Стремительно и напористо из-за горизонта, еще недавно сверкающего солнечными лучами, надвинулась свинцовая туча и как-то разом заволокла небо. Накрепко заточила яркое солнце в свою темницу, и в сей же миг на землю опустилось расплавленное серебро. Раненой гиеной вдали взвыл ветер, взметнулся ввысь и, ероша шерсть, копьем ледяного холода пронзал тела тех, кто не успел скрыться от непогоды, заставляя прятать морды от капель хлынувшего с небес дождя, сопровождаемого канонадой грома и вспышек молний в небесах, что освещали ее ссутулившийся силуэт. Майтэта молчала, взором затравленного зверя сверля развернувшуюся перед ее златыми очами картину кровавый расплаты за невесть какой поступок. Прижимаясь всем своим тщедушным телом к серобокому, вмиг охладевшему камню и, невзирая на столь резкую перемену погоды, от которой ее чуть было не передергивало, она старалась не дышать, боясь потревожить трапезу хищника, поедавшего своего собрата, а, следовательно, способного лишить жизни и саму тихоню, что тихоней-то и не была: внезапно ее передняя лапа нервно дернулась, зашуршав по разбухшей земле, со звучным шлепком хлопнув по небольшой лужице, отчего на остроскулую рожу львицы прилетела пара капелек грязной воды. Она скукоживается на миг, желает спрятать голову в песке, подобно тому, как это делают страусы. Но, решив, что конец существования в этом мире ей обеспечен, рывком поднимается на лапы и, едва ль заметно кривя уста в хмурой улыбке, выходит из своего импровизированного укрытия, вначале осторожно и нерешительно перебирая лапами, и лишь потом, спустя какое-то мгновение, вновь приобретая свойственную своим движениям резкость и порывистость. Измызганная в грязи, сырая и будто бы даже излишне похудевшая за дни своих скитаний, Майтэта сошла за черта. Того черта, что оказавшись изгнан из своей обители, вырвался из мрачных подземелий царства Аида. Выпрямившись, с трудом перенося терпкий аромат крови, она молчала, давя в глубинах своей души бурю эмоций, буйство клинков в стремительном танце варваров, сошедшихся меж собою в смертной битве, где каждый стремится лишней минутой смерти подарить себе жизнь: одно лишь слово или движения было способно повлечь за собой сиюминутную расплату, в которой ей явно не пришлось бы выигрывать, ибо конец заранее был известен. С трудом владея собой, едва удерживаясь от желания ринуться прочь и более здесь не появляться, юница стоит, недвижимо, напротив черногривого льва, смиряя его внимательным взглядом злато-карих очей, искренне боясь дернуть мускулом непроницаемого лика, тем самым высказав свое любопытство или страх, что завладели ее младой душой и, впервые за долгое время, сорвали с языка почти неслышное бормотание:
- Чем он это заслужил? - Твердость гласа окольцевал колючей плетью глотку, а резкость собственного тона удивляет, напоминает о себе накалом страстей, кипевших в глубинах кошачьего подсознания, порождающего сухость и непоколебимость тона. Ударяя хвостом по впалым бокам, Сулету целеустремленной поступью направляется ко льву, будто бы и намереваясь на него наброситься и перегрызть тому горло, но вместо этого, словно бы и из-за нелепой случайности, замерев напротив льва и теперь испепеляя его мрачным взглядом, в самом деле, явно надеясь прожечь в нем дыру. Глухое клокотания закипает где-то в груди, а пасть подростка, вдруг решившегося на безумный поступок, благодаря которому она наконец-то смогла бы закончить свою жизнь, сверкает безумным оскалом. Ей-богу, в сей миг ей эта жизнь вдруг стала немила и явно безрадостна.